|
|
|
||
Sine ira et studio |
Без гнева и пристрастия |
|
. |
М. Богуславский |
| На осенних каникулах я встретился со
своими институтскими однокашниками. Все они
остались верны профессии и уже много лет, сеют
«разумное доброе, вечное» в школах различных
городов и сел России. Наш разговор как водится,
затянулся за полночь, но кроме удовольствия от
редкой возможности выговориться, оставил
какой-то горьковатый осадок. По настоящему
осмыслить это ощущение я смог только значительно
позже, когда улеглись эмоции, которые вызвал этот
искренний и взволнованный разговор.
Понял я и природу возникшей горечи. Для меня все наши боли о судьбе российского образования, весь опыт последних лет учительской жизни (вернее выживания) вдруг обрел четкую формулу, которую в своих лагерных книгах принесли нам В. Шаламов и А. Солженицын. Она проста, немногословна, но многозначна: «Не верь, не бойся, не проси». Думаю, что именно этот горький, но честный завет и определяет сегодня мировоззрение если уж не всего учительства, то, по крайней мере, большей части директорского корпуса. Здесь дело не только в приторных и бессмысленных своей бесполезностью обещаниях сделать, наконец, образование приоритетной сферой для государства и общества. К сожалению, этого нет, и не будет даже в богатых странах благополучного Запада. Дело в другом. Приступ демократизации и гуманизации школы, о котором так много говорили и который так восторженно приветствовали, кончился. Это хорошо видно, когда внимательно читаешь документы, обращенные к школе и появившиеся после Закона «Об образовании» (1992). Все что выходило из под пера чиновников, в последующие годы, как шагреневая кожа сжимало закрепленные в Законе вольности и было направлено на усиление регламентации, сужение простора творческого поиска. Результат на лицо. В уже заканчивающиеся девяностые годы на педагогическом небосклоне не взошло практически ни одной новой звезды равной по значимости таким зубрам как В. Караковский или Е. Ямбург, В. Щетинин или Ш. Амонашвили. Это вовсе не означает, что российская педагогика оскудела на таланты, но общественный интерес к ним упал, так же как растворяется вера в то, что наше образование самое лучшее. Кроме того, реализовать действительно новые идеи становится все труднее, именно потому, что ячейки в сети ограничений становятся мельче и мельче. Все труднее выживать и уже казалось бы признанным в последние годы субъектам образовательного процесса. Что стоит, хотя бы трагикомичная история с признанием статуса УВК. Это незаконнорожденное дитя давно уже перешло из детского сада в школу. Но, по - прежнему, оно не имеет узаконенных родителей. В последний раз, когда уже все было подготовлено к крестинам, от ребенка на отрез отказался «папаша» Минюст. В очередной раз с образованием сыграли в кошки-мышки. А чего стоит лукавая игра по сути направленная на уничтожение частного образования. Во всем мире за то будет оно или нет, голосуют родители своими кошельками. У нас бал правят чиновники от образования. И уже, по крайней мере, в Москве гуляет слух, что в следующем году частным школам будет запрещена аренда в помещений школ муниципальных. Заметим при этом, что уже сейчас резко свернута аренда в дошкольных учреждениях. Получается, что частников выталкивают на улицу. И никто уже не вспоминает, что совсем недавно их возникновение активно стимулировалось государственными органами народного образования. Что перевернулось, никто не может понять, тем более трудно предсказать, что перевернется в следующем году или через два года. Ветер, поворачивающий флюгер российского образования по-прежнему непредсказуемо переменчив. Естественно наивно говорить о какой-то реальной вере учительства политикам, партиям, депутатам. Вот и приходится надеяться только на себя и верить лишь собственной совести и коллегам учителям. Можно, конечно, уповать на периодическую милость местных властей, но важно трезво понимать, что ее циклы строго ограничены сроками очередных выборов. Почему не бойся? Несомненным достоянием завершающегося десятилетия стало выпрямление большей части российского учительства, прорастание чувства собственного самосознания. И несмотря на, несомненно, усиливающуюся тенденцию к управленческому реваншу сейчас уже не так просто, а иногда и невозможно общаться с ними языком приказов. Об этом, в частности, говорит и миграция учителей в больших городах. Они уже могут выбирать руководителей и конкретную школу по своему вкусу. Осознав себя, как последнюю линию окопов на передовой по защите ребенка они решительно покидают потерявшие лицо школы и переходят к крепким и творческим руководителям. Но именно директорам сегодня сложнее всего. Прекрывая собственной грудью родные коллективы они оказались перед дилеммой. Либо, проявляя подобострастную преданность начальству, потерять собственное лицо, либо с переменным успехом вести затяжные бои, отстаивая честь и достоинство, а также вольности, отвоеванные школой за прошлые годы. Строптивцы рискуют, потому что у руководства всегда найдется не только повод для очередного разноса, но и приказ об увольнении. Выстраданная личная ответственность за все происходящее сформировала новый тип директора, завуча и учителя школы. Они действительно до конца со школой и своими учениками. Их гордое долготерпение и презрение к страху иногда доводит их до гибели, как бывшего афганца, а затем учителя. Об этом случае написали, но были, думаю и другие, получившие меньший резонанс. Учителя честно разделяют со своими учениками грустный и ежедневный подвиг выживания, на который обречена подавляющая часть россиян. Почему не проси? Самый трудный завет. Но если приходится просить на образование, на то чтобы дети не мерзли или могли съесть хотя бы скудный школьный завтрак это означает, что общество либо окончательно обнищало, либо потеряло совесть. Распалась некогда мощная система шефства над школами. У родителей просить помощи запрещено, да и подчас они и просто не могут ее оказать. Можно уже не просить, а требовать у местных властей, но это все равно, что кричать в центре пустыни, где на много тысяч верст ни одной живой души. Отчаявшись в реальном получении помощи от властей, школьные коллективы во многом перешли на само выживание очень, напоминающее корейское чучхе. Вместо того, чтобы бесполезно ходить с протянутой рукой собирают какую никакую спонсорскую помощь с родителей, организуют попечительские советы, продают дополнительные услуги, сдают в аренду свободные помещения. Но это понятно в городах, а в селах возрождают ученические бригады. На Алтае, например, выращивают силами учащихся и педагогов более 500 тонн картошки. Сдают ее по смешной цене - рубль за кило, но на круг набирается пол миллиона. За счет этого система образования живет весь год. Школа умудряется даже выдавать ученикам зарплату. Это часто единственные живые деньги в семье. Так, в конце ХХ века в России образование стало, дето центрованным. Правда, не уверен, что именно об этом мечтал педагоги- гуманисты. Странная преемственность лагерному правопорядку, которой достигли демократические чиновники, потрясает. Вряд ли кто-то сегодня сможет предсказать, сколько продлится этот период, но хочется верить, что меньше, чем ледниковый. П. Бывальский, педагог. |
Архив