Разумеется, подобное псевдонаучное обсуждение, а, по сути, идеологическая травля, сказались на судьбе Груздева,– он был вынужден оставить заведование кафедрой в Ленинградском педагогическом институте им. А. И. Герцена. Да и его смерть через три года тоже, скорее всего, явилась следствием этой «научной дискуссии».

Имя Груздева вскоре было забыто. И напрасно. Судя по всему это был незаурядный, серьезный и самобытный теоретик педагогики, правда, действовавший в строго ограниченном жестком русле «сталинской педагогики».

А ведь начало жизни Павла Никодимовича предрекало ему несколько иную судьбу. Сын мелкого чиновника, он заканчивает в Костроме классическую гимназию. А после окончания Московского университета преподает русский и латинский языки, литературу. Груздев был типичным народным интеллигентом, большим общественником, увлеченным идеей самообразования широких масс.

В конце 20-х гг. его переводят в Москву, где он возглавляет отдел педагогического образования Наркомпроса, становится членом Государственного ученого совета. Такие специалисты как Павел Никодимович занимали промежуточное положение между маститыми учеными с дореволюционным стажем и комсомольскими выдвиженцами типа Руднева и Шохина. Фундаментальное классическое образование, самобытный глубокий ум выдвигают Груздева в число ведущих теоретиков. Он заведует кафедрой педагогики в Академии коммунистического воспитания, создает вместе с группой ученых учебное пособие по педагогике.

Груздев публиковал свои работы достаточно редко, например за 40-е гг. всего пять. Это свидетельствовало о его высокой требовательности к уровню педагогической теории. Неслучайно его работы всегда оказывались в центре дискуссии.